По всей Руси происходило ужасающее раз­вращение нравов. Людей, твердых в добродете­ли, казнили ужасной смертью: бросали с башен и крутых берегов рек, расстреливали из луков и самопалов, ломали им голени, на глазах ро­дителей жгли детей, вырывали из рук матерей грудных младенцев и разбивали о камни, а го­ловы их носили на саблях и копьях… Храмы Божии разоряли и грабили, скот и псы жили в алтарях, иноков и священников пытали ог­нем, схимников заставляли петь срамные пес­ни, а юных инокинь бесчестили и убивали, в священные облачения рядили коней, в них же плясали блудницы. Напрасно пастыри Церк­ви вразумляли, обличали, умоляли образу­миться — их почти никто не слушал. Ка­залось, Русское царство, собранное веками, готово было распасться. Несчастьем России пользовались ее враги-соседи: шведы — на севере, ногайцы и крымские татары — на юге, поляки и литовцы — на западе. Римский па­па надеялся обратить русских в католическую веру и усердно помогал полякам чем только мог. За это время поляки разорили в России до ста городов, разрушили до пяти тысяч сел и деревень, ограбили сто двадцать монастырей и семь тысяч церквей, уничтожили тысячи бо­ярских домов, истребили сотни тысяч русских людей, до десяти тысяч монашествующих и священнослужителей, вывезли в Польшу мил­лионы пудов награбленного русского иму­щества и разных драгоценностей: жемчуга, камней, золота, серебра и пр. Поляки, как разбойники, все разрушали до основания. Не­которые города не оправились и поныне, а многие села и деревни исчезли с лица земли навсегда. Таково было это Смутное время. И вот в это-то ужасное время Господь воздвиг для спасения Русской земли крепкого побор­ника Православия — Патриарха Гермогена.

Происхождение Патриарха Гермогена (разночтения в имени святителя Гермогена вызваны его собственной манерой подписываться «Ермоген», — вероятно, оттого, что имя его в крещении было Ермолай) точ­но неизвестно. Одни говорят, что он принадле­жал к тяглому городскому сословию, другие —что он был донской казак, третьи производят его из рода князей Голицыных. Это разногла­сие говорит лишь о том, что Гермоген был до­рог для каждого сословия. Достоверные сведе­ния о святителе мы имеем с 1579 года, со времени его священства в Гостинодворской церк­ви Святителя Николая города Казани. В том 1579 году совершилось явление и обретение чудотворной Казанской иконы Божией Мате­ри, и он, будучи священником, первый удо­стоился, с благословения казанского владыки Иеремии, принять новоявленную икону от земли, где она была обретена, в свои руки и перенести ее в сопровождении духовенства и народа в ближайшую церковь Святителя Нико­лая. Скоро после того он принял монашество и достиг сана архимандрита Спасо-Преображен­ского монастыря в той же Казани, а 13 мая 1589 года был возведен в сан архиерея и начал собой ряд казанских митрополитов. Святитель Гермоген, будучи митрополитом, составил сказание о явлении Казанской иконы и о совер­шившихся от нее чудесах. При нем соверши­лось обретение и открытие мощей казанских чудотворцев, святых Гурия и Варсонофия, житие которых составлено Патриархом Гер­могеном.

Святитель Гермоген ревностно заботился о просвещении Светом Христовым татар ново-присоединенного Казанского царства.

Будучи вызван в Москву Лжедимитрием I в качестве члена вновь учрежденного сената, Гермоген смело восстал против брака само­званца с католичкой Мариной Мнишек и тре­бовал принятия ею Православия: иначе она не может быть царицей и не может быть заклю­чен брак царя с нею. Самозванец закипел гне­вом, приказал немедленна выслать Гермогена из столицы в Казанский монастырь и грозил лишить его сана.

Такого-то иерарха царь Василий Иванович Шуйский вместе со Священным Собором из­брал на первосвятительскую кафедру в России, и 3 июня 1606 года Гермоген был посвящен в
сан Патриарха. Посвящение совершилось в Успенском соборе.

В страшное, тяжелое время Патриарх Гер­моген стал во главе Русской Церкви. Буря на­родных восстаний и мятежей не утихла с гибелью Лжедимитрия. Воцарение Шуйского было не умиротворением России, а только но­вым актом, более разжигающим смуту. Не успел еще Шуйский утвердиться на престоле Русского государства, как разнеслась весть о спасении первого самозванца, и еще не все го­рода окончили присягу Шуйскому, как уже появились новые мятежники во имя мнимо спасенного Димитрия. Царь совсем растерялся, упал духам: он не чувствовал под собой твердой почвы ни в каких слоях русского на­рода. В противоположность этому Святейший Патриарх Гермоген обнаружил великую ду­ховную силу и мужество. Отлично понимая, что враги спокойствия и царя сильны не правдой и даже не уверенностью в спасении
самозванца от смерти, а главным образом греховной, нравственной и политической распущенностью, он прежде всего направил мысль и сознание народа на покаяние перед Богом. Мужественно раздался голос Патриарха в смя­тенной, беспомощной, растерявшейся Москве: весь народ московский по требованию Патри­арха с 14 октября в течение трех дней должен был поститься и молиться, да простит Господь милосердный грехи всенародные и дарует зем­ле Русской небесную помощь и защиту. И чтобы убедить народ, что царевич Димитрий действительно был убит и что потому все те, которые называют себя его именем, есть са­мозванцы и обманщики, Патриарх торжест­венно перенес из Углича в Москву нетленные мощи страстотерпца царевича, а Господь про­славил мученика чудесами, поэтому Патри­арх и установил праздновать ежегодно его память.

Смягчились сердца, проснулась помутивша­яся было любовь к Родине и царю, люди мос­ковские искренна поклялись дать отпор вра­гам порядка и законности. Гермоген осенил крестом, окропил святой водой собравшихся люден и напутствовал ратный строй их святы­ми молитвами и благословениями. В то же вре­мя он разослал и по другим городам грамоты, в которых трогательно увещевал всех постоять за веру, Отечество и царя православного. На при­зыв Патриарха отовсюду потянулись воины-добровольцы и оттеснили полчища мятежни­ков от Москвы и других городов. 20 февраля 1607 года Успенский собор был местом трога­тельного и небывалого торжества. Несметные толпы народа за молебном слушали от своего Патриарха Гермогена разрешение от содеян­ных грехов и клятвопреступлений с обещани­ем впредь нерушимо блюсти мир и верность законному Государю.

Но недолго продолжалось это успокоение. Дальнейшие события не соответствовали бла­гоприятным ожиданиям. Появились новые са­мозванцы, государство упало в пучину кра­мол. В Москве вспыхнул новый народный мятеж. Враги Василия Шуйсного требовали свержения его с престола как виновника всех смут. Раздался один голос в пользу закона и злосчастного царя — голос Гермогена. С жаром и твердостью Патриарх разъяснил народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше, что измена царю есть злодейство, всегда караемое Богом, и она не избавит, а еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов. Но немногие твердо стояли за Шуйского. В 1609 году мятежники вытащили Патриарха Гермо­гена на Лобное место среди Красной площади и, тряся его за ворот, бросая ему песок в ли­цо, требовали, чтобы он присоединился к ним для низложения с престола царя Василия Ио­анновича, ссылаясь на то, что царь был из­бран одной Москвой без участия других горо­дов и что из-за него льется много крови. Но Патриарх решительна сказал изменникам: «Доселе ни Новгород, ни Псков, ни Тверь, ни Астрахань, ни другие города Москве не указы­вали, а Москва им указывала, а что кровь льется — это не вина царя». Твердость пер­восвятителя способствовала тому, что крамольный замысел на сей раз не удался, а заговор­щики убежали в Тушино. Тогда Патриарх и туда отправил свою грамоту. «Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам вся­кого чина и возраста, — писал он, — а ныне не ведаем, как и назвать вас, ибо вы отступи­ли от Бога и Святым Миром помазанного ца­ря, возненавидели правду, отпали от Соборной и Апостольской Церкви, забыли обеты православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитались, возрасли, вы престу­пили крестное целоваиие и клятву стоять на­смерть за дом Пресвятой Богородицы и за Московское государство и пристали к ложно-мнимому царику вашему. Болит моя душа, ноет сердце… я плачу и с рыданием вопию: «Помилуйте, братия и чада, свои души и ду­ши своих родителей, отошедших и живых, посмотрите, как Отечество расхищается и разо­ряется чужими, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу. Вспом­ните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, сотворившего вас, не на своих ли братьев? Не свое ли Отечество разоряете? За­клинаю вас именем Господа Бога, отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца, а мы, по данной нам власти, примем вас, кающихся, и упросим Го­сударя простить вас: он милостив».

Увы, и этот трогательный отеческий при­зыв не имел успеха.

Скоро (в сентябре 1609 года) в пределы России вторгся сам поль­ский король Сигизмунд и осадил Смоленск. А 17 июля (1610 года.) в Москве вспыхнул мятеж против царя Василия Иоанновича. С Красной площа­ди толпы двинулись к Серпуховским воро­там, куда насильно привели и Патриарха Гер­могена. Здесь раздался только один голос за царя Василия Иоанновича: то был голос Гермогена, который продолжал стоять за него по присяге как за законного Государя, венчанно­го Церковью на царство. Но увещания старца святителя были безуспешны, и царь Василий Иоаннович в тот яке день был низвержен и удален из Кремля в свой дам на Арбате. На другой день Патриарх еще раз вышел на пло­щадь к народу и уговаривал его возвратить Шуйского на царство, но враги царя Василия успели уже насильно постричь его в монахи. Несмотря на то, что царь наотрез отказывался от пострижения и громка кричал: «Не хочу?» — князь Туренин произносил за него обеты, а Ляпунов с наглостью держал его за руки, что­бы он не отмахивался, когда на него надевали монашеские одежды. Царицу Марию насильно увезли в Вознесенский монастырь и там по­стригли. Она рвалась из рук, стенала, звала своего супруга, называл его милым государем, кричала, что будет называть его своим мужем и в монашеской рясе. Патриарх объявил незакон­ным это насильственное пострижение, молился за царя Василия Иоаиновича в храмах как за законного царя и не считал его иноком, а мона­хом признал князя Туренина, который вместо него произносил священные обеты. Все это произвело сильное впечатление на москвичей.

Между тем поляки делали свое дело. Они всюду рассылали свои прокламации, возбуж­дая ненависть против царя Василия, указывая на то, будто в его правление в царстве Мос­ковском все идет дурно, что из-за него и через него непрестанно льется кровь христианская. Умы волновались. Поляки подкупили подат­ливых на измену русских людей, которые го­товы были царя Василия отправить пленни­ком к царю Сигизмунду. А многие из тех, которые стояли во главе переворота, исполняя польский план, думали искренно, что служат своему Отечеству. Тем выше была проница­тельность первосвятителя Церкви Патриарха Гермогена, провидевшего в этом деле смуты величайшую опасность для России, ее веры, государственности и народности. И тот, кто держал в это трудное время в своим твердых руках посох всероссийских первосвятителеи: Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, столь потрудившихся для создания единого и мощного Московского государства, — головою был вы­ше всех своих современников в государствен­ном отношении. Он больше, чем кто-либо из героев этого страшного времени, сделал для спасения России и запечатлел свои подвиги мученической смертью в 1612 году.

Тогда верховная власть перешла к боярской Думе, когда бояре решили призвать на русский престол польского королевича Владислава, сно­ва поднял свои голос против этого опасного для Отечества шага святейший Патриарх Гермо­ген. Он не смутился тем, что не достигнет це­ли, и прямо заявил, что он против призыва иноземца-поляка, что необходимо избрать на престол православного царя из русских, при­чем указывал на юного боярина Михаила Фео­доровича Романова как на лицо достойное царского венца по его родству с угасшим ро­дом святого Владимира. Он напомнил о том, что пришлось испытать русскому народу от поляков при Гришке Отрепьеве. «Теперь же чего ждете? — спрашивал он изменников. — Разве только конечного разорения царства и православной веры?» Но польские приспешни­ки осыпали Патриарха насмешками. «Твое де­ло, святейший отче, — говорили они, — смот­реть за церковными делами, а в мирские дела тебе не следует вмешиваться».

Как это похоже на то, что и в наше смут­ное время говорят пастырям Церкви современ­ные нам приспешники масонов и иудеев: «Не ваше дело вмешиваться в политику» Как буд­то любовь к Отечеству — политика! Как будто охрана православной веры в России — полити­ка! Святитель Гермогеи не слушал изменников, он дал нам пример и завет, как относиться к таким толкам. Он отстаивал Правду Божию по архиерейской совести, а не по толкованию тех, кто и Бога потерял, и врагу предался.

Бояре не послушали Патриарха, но все же сделали ему уступку: по его настоянию они потребовали, чтобы Владислав прежде вступ­ления на престол принял Православие, не сносился с папай, не строил на Руси костелов, не допускал к нам ксендзов и казнил смертию тех, кто перейдет из Православия в латинство (латииством на Руси называли римо-католическое вероис­поведание), женился бы на русской, не раздавал должностей полякам, и, для ограждения государства от внесения в него чего-либо нерусского, тре­бовали, чтобы королевич ничего не предпри­нимал в верховном управлении без согласия боярской Думы, а в законодательстве и нало­гах — без одобрения Земского собора. Это бы­ло сделано не ради присвоения народу власти, а ради защиты русских начал жизни от подав­ления иноземцем. Тогдашние русские люди, несмотря на всю смуту в их умах, еще помни­ли, что они — русские, и тщательно стара­лись оберегать свои народные заветы, основы русской жизни. Только на этих условиях и после тяжелой внутренней борьбы Патриарх дал свое согласие на приглашение Владислава.

К Сигизмунду под Смоленск были отправле­ны послы (именно те лица, которые были осо­бенно опасны для королевича Владислава; ясно, что выбор был сделан под влиянием польского гетмана Жолкеевского) для переговоров: ростовский митрополит Филарет Никитич Рома­нов и князь Василий Голицын, также, как и сын Филарета Михаил, намечавшийся в цари. Сами бояре предали в руки поляков низведен­ного с престола царя Василия с его братом Димитрием. Патриарх не одобрял всего этого, но вынужден был выжидать, пока поляки яс­нее раскроют свои планы.

Недолго пришлось ожидать. Король Сигиз­мунд стал требовать, чтобы вместо Владислава русские присягнули ему самому, и уже начал издавать указы от своего имени касательно русских государственных дел. Это значило, что он считает Россию уже покоренной про­винцией Польши. Приверженцы короля Си­гизмунда стали требовать присяги королю от Патриарха. Тогда мужественный Патриарх торжественно объявил, что разрешает всех от присяги королевичу Владиславу и благослов­ляет ополчиться за веру православную, и ра­зослал об этом грамоты по городам.

И вот, наконец, занялась заря освобожде­ния Русской земли: по гласу Гермогена стали собираться к Москве ополчения из разных го­родов, а в Нижнем возвысил свой голос знаме­нитый гражданин Русской земли Кузьма Ми­нин… Дрогнули тогда изменники и поляки. Они составили грамоту к польскому королю, что отдаются на его волю, лишь бы он отпус­тил скорее сына в Москву, и потребовали от Гермогена, чтобы тот подписал ее, но святитель решительно объявил, что если Владислав не примет православной веры, то он, Патриарх, проклянет всякого, кто вздумает отдаться на волю короля Сигизмунда, и благословит всех, кто будет стоять за веру православную. Боярин Салтыков в бешенстве выхватил нож и бросил­ся на святителя, но Патриарх осенил его крест­ным знамением и сказал громогласно: «Вот оружие против ножа твоего) Да взыдет вечная клятва на главу изменника!..» Напрасно Салты­ков требовал, чтобы Патриарх своим словом ос­тановил русские ополчения. «Все смирится, — ответил ему Патриарх, — когда ты, изменник, исчезнешь со своей Литвой из столицы!..» Тог­да непреклонного Патриарха посадили под стражу и не допускали н нему никого из своих. Можно себе представить, что претерпел в тесной и мрачной подземной тюрьме восьмидеся­тилетний старец Патриарх! Десять месяцев то­мился он в заключении. Питался бросаемым ему ежедневно по одному снопу овсом. Сам польский воевода вместе с боярами приходил к нему просить, требовать, умолять, чтобы он за­претил ополчениям подходить к столице. «Запрещу, — отвечал великий страдалец-святи­тель, — если увижу ляхов, выходящих из столицы; велю, если не будет этого, и всех благословляю умереть за веру православную!» Пат­риарху грозили злой смертью. Он указал на не­бо и промолвил: «Единого боюсь, живущего там». В другой раз он еще решительнее отвечал изменникам: «Всех разрешаю от присяги королевичу; да будут благословенны защитники Отечества, а вы, окаянные изменники, будьте прокляты!» В порыве безумной и бессильной злобы враги решили уморить его голодом. Не­много нужна было времени, чтобы прервать жизнь глубокого старца: 17 февраля 1612 года его святая душа отошла ко Господу.

Не стало великого Патриарха Гермогена, но грамоты в его духе рассылали по всем городам России достойные преемники святителя, препо­добный Дионисий Радонежский и Авраамий (Па­лицын), келарь Троицкой Сергиевой обители. Первыми откликнулись на священный призыв спасения Отечества нижегородские граждане во главе с Мининым. Ополчение под предводитель­ством князя Пожарского очистило Москву от поляков, но Кремль оставался еще в руках врагов.

Несколько месяцев не дожил святейший Патриарх Гермоген до радостного и светлого дня освобождения Москвы от поляков и избрания на царство им предуказанного юно­го боярина Михаила Феодоровича Романова. Сильное ополчение по его благословению со­бралось и окружило тесным кольцом Москву. Благочестивые воеводы избрали в мощное предводительство себе и всему ополчению Небесную Воеводу, чудотворную Казанскую икону Божией Матери. Когда исчезала уверенность в спасе­ние своими силами, наши предки усерднее взывали к небесной помощи, в которую так глубоко верили. В ночь перед приступом рус­ского ополчения на Кремль томившемуся там в тяжком плену у поляков греческому архие­пископу Арсению Элассонскому снизошел бла­говестить радость спасения Отечества великий предстатель наш во дни тяжких бедствий, печальник Русской земли Преподобный Сер­гии, сохранивший своим предстательством и молитвами перед Богом обитель свою в течение шестнадцатимесячной осады неврежденной, и сказал: «Арсений! Ваши и наши молитвы услы­шаны. Предстательством Богоматери суд об Отечестве преложен на милость. Завтра Москва будет в руках русских — и Россия спасена». В утверждение вести угодник исцелил благочестивого старца-святителя от его болезни.

Быстро облетела спасительная весть слав­ное, но утомленное ополчение, и оно, видя, что в помощь ему идет Сама Честнейшая Хе­рувимов, уже предвкушала радость победы над нашими злейшими врагами — поляками. И вот 22 октября 1613  года Кремль с его ве­ликими святынями опять в руках наших, а враг, поругавший его, прогнан. В благодарную память сего чудесного спасения земли Русской Пресвятой Богородицей и установлен тогда же нашими предками праздник в честь Казанской иконы Божией Матери, которую при чудном ее явлении сподобился первый воспринять на свои руки Святейший Патриарх Гермоген.

Да храним же, други мои, братия и сестры христиане, верно нашу святую веру православ­ную, никогда не уклоняясь по веяниям инозем­цев и по тлетворным внушениям лжепророков, гордостью ослепленных, подобно фарисеям, мнящим о себе свято, погибающим в своих за­блуждениях сектантства, в таком множестве расплодившегося в наши дни. Эти слуги сатаны приходят к нам в одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы(Мф. 7, 15). Потщимся, други мои, быть верными хранителями заве­тов предков наших — крепкой и верной люб­ви их к Православной Церкви, царю и Оте­честву, подражая святителю Патриарху, когда нужно быть готовым душу свою положить за други своя. Видя в нас такое устроение и лю­бовь, и Богоматерь, и святые угодники Божии призрят милостиво на благие моления наши вкупе со Святейшим Патриархом Гермогеном, над которым сбылись слова Господа: «Про­сланляющыя Мя — прославлю»(1 Цар. 2, 30). Нетление его — эта слава небесная — явилось в дивных знамениях при гробе святителя Пат­риарха Гермогена. Множество чудесных исце­лений ясно свидетельствует о святости сего угодника Божия, ныне прославляемого (прославление святителя Гермогена состоялось в 1913 г.).

Не оставляет своей помощью святитель и ныне с верой притекающих к нему. Одна по­мещица Воронежской губернии, получив по молитвенному предстательству Патриарха Гермогена исцеление от тяжкой болезни, постави­ла над его гробницей образ с лампадой. В 1903 году после совершения панихиды у гроба Патриарха почувствовала облегчение от болез­ни московская мещанка Мария Павлова, о чем своевременно и было засвидетельствовано. Народ говорит и о других исцелениях.

Святителю Христов отче Ермогене! Помоги нам, утверди нас в вере святой православной, научи нас всегда творить заповеди Божии и хранить предания церковные, от отец нам за­поведанные, и всех нас управи на путь спасе­ния! Аминь.